суббота, 24 мая 2008 г.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ. КОНСПЕКТЫ. АНТИ-ДЮРИНГ

ИНСТИТУТ К.МАРКСА и Ф.ЭНГЕЛЬСА
К. МАРКС И Ф.ЭНГЕЛЬС
СОЧИНЕНИЯ ТОМ XIV
ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1931 ЛЕНИНГРАД
АНТИ-ДЮРИНГ
ПЕРЕВОРОТ В НАУКЕ, ПРОИЗВЕДЕННЫЙ г. ЕВГЕНИЕМ ДЮРИНГОМ

СОДЕРЖАНИЕ.
Предисловие ......................
Анти-Дюринг ..............(Leipzig 1878.)
Предисловие автора к трем изданиям.… 3
Введение.
I. Общие замечания…………...… 17
II. Что обещано г. Дюрингом ……………....... 28

Отдел первый. Философия.
III. Подразделение. Априоризм………... 35
IV. Мировая схематика ……….....…... 42
V. Натурфилософия. Время и пространство……... 47
VI. Натурфилософия. Космогония. Физика. Химия.... 57
VII. Натурфилософия.Органический мир……......66
VIII. Натурфилософия. Органический мир (Окончание).........76

IX. Нравственность и право. Вечные истины……...84
X. Нравственность и право. Равенство…...96
XI. Нравственность и право. Свобода и необходимость...... 108
XII. Диалектика. Количество и качество………119
XIII. Диалектика. Отрицание отрицания….……..129
XIV. Заключение…....……….143

Отдел второй. Политическая экономия.
I. Предмет и метод………………149
II. Теория насилия………......………..161
III. Теория насилия. (Продолжение)…….........169
IV. Теория насилия. (Окончание)…….……..177
V. Теория стоимости……....……..….187
VI. Простой и сложный труд……......…199

VII. Капитал и прибавочная стоимость………..........205
VII. Капитал и прибавочная стоимость (Окончание) ...214
IX.Естественные законы хозяйства.Земельная рента . 224
X. Из "Критической истории"……………..231

Отдел третий. Социализм.
I. Исторический очерк…….................. 259
II. Очерк теории…..................270
III. Производство……………….290
IV. Распределение……….………….…..304
V. Госудврство, семья, воспитание…....…..320
Приложения.
(С рукописи.)
Старое предисловие к "Анти-Дюрингу". О диалектике (1878) ..................335
Примечания к "Анти-Дюрингу" (1878)……..343
Вариант введения к "Анти-Дюрингу"………357
Из подготовительных работ к "Анти-Дюрингу"….....................……359

ПРЕДИСЛОВИЕ
В XIV том Собрания сочинений Маркса-Энгельса вошли основные философские работы Энгельса.
В "Анти-Дюринге", "Диалектике природы" и "Людвиге Фейербахе" рассматриваются все коренные проблемы марксизма. Основное внимание здесь сосредотачивается на обосновании и развитии метода диалектического материализма, который Энгельс разрабатывает на основе изучения огромного исторического и эмпирического материала различных областей человеческого знания. Энгельс- материалист-диалектик, и поэтому для него диалектика понятий, это - лишь отражение того диалектического движения и развития, которое совершается в самом материальном мире.
"Анти-Дюринг" впервые был издан отдельной книгой в 1878 г. До этого он печатался отдельными статьями в органе германской социал-демократии "Vorwarts". В "предисловии к трем изданиям" Энгельс излагает причины и историю появления своего труда. "Анти-Дюринг" является прекрасным образцом того, как основоположники марксизма свою теоретическую работу непосредственным образом увязывали с насущными задачами рабочего движения.
Работа Энгельса над "Диалектикой природы" по времени совпадает и даже начало ее несколько предшествует работе над "Анти-Дюрингом". Основные выводы, к которым пришел Энгельс, работая над "Диалектикой природы", нашли свое выражение в "Анти-Дюринге", что, однако, ни в коей мере не умаляет самостоятельного значения первой работы, где всесторонне и систематически формулированы основные проблемы диалектики в естествознании.
После смерти Маркса Энгельсу пришлось заняться подготовкой к печати второго и третьего томов "Капитала", поэтому у нега не осталось времени, чтобы издать свою работу по диалектике природы.
"Людвиг Фейербах" вначале был напечатан отдельными статьями в "Neue Zeit", теоретическом органе социал-демократии, в 1886 г., отдельным же изданием в несколько переработанном виде вышел в 1888 г. В этой работе Энгельс излагает историю развития теоретических взглядов своих и Маркса и дает краткое изложение их содержания. Значение этой работы Энгельса в истории развития марксизма очень велико. Сжатость и популярная форма изложения делают ее доступной для самого широкого массового читателя.
* * *
Ввиду того, что большая часть материалов этого тома уже была набрана и отпечатана еще при старом руководстве института Маркса и Энгельса, чтобы не оттягивать его издание на ряд месяцев переводы остались старые: "Анти-Дюринг" и "Людвиг Фейербах"- по изданиям 1928 г., "Диалектика природы" - по изданию 1930 г. Проверку и исправление переводов приходится оставить до следующего издания.
Предметный указатель составлен заново т. Юдиным.
7 сентября 1931 г.
АНТИ-ДЮРИНГ
ПЕРЕВОРОТ В НАУКЕ,
ПРОИЗВЕДЕННЫЙ г. ЕВГЕНИЕМ ДЮРИНГОМ
ПРЕДИСЛОВИЯ К ТРЕМ ИЗДАНИЯМ.
I.
Предлагаемый труд вовсе не есть плод какого-нибудь "внутреннего побуждения".
Наоборот, когда три года тому назад господин Дюринг появился вдруг в качестве адепта и в то же время реформатора социализма и вызвал на бой весь свой век, мои друзья в Германии стали обращаться ко мне с неоднократными настоятельными просьбами подвергнуть критике эту новую социалистическую теорию в тогдашнем центральном органе социал-демократической партии "Volks-staat". Они считали это безусловно необходимым, чтобы не дать молодой и только недавно окончательно объединившейся партии нового повода к сектантскому расколу и раздору. Они могли лучше, чем я, судить о положении вещей в Германии, поэтому я обязан был верить им. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что часть социалистической печати приветствовала неофита с теплотой, которая, хотя и относилась к "доброй воле" господина Дюринга, заставляла, однако, опасаться, чтобы под предлогом именно этой дюринговской доброй воли не было на веру принято и дюринговское учение. Нашлись и люди, которые уж готовились распространить это учение в популярной форме среди рабочих. И, наконец, господин Дюринг и его маленькая сектантская кучка прибегли ко всем ухищрениям рекламы и интриги, чтобы заставить "Volksstaat" занять решительную позицию по отношению к новому, выступившему с такими огромными претензиями, учению.
Несмотря на это, прошел год, прежде чем я решился, отложив в сторону другие работы, "вкусить" от этого кислого плода. Это был плод, который приходилось, раз отведав его, съесть до конца. И он был не только очень кисел, но и очень велик. Новая социалистическая теория выступила как последний практический итог новой философской системы. Нужно было поэтому изучить ее в связи с этой системой, а значит, изучить и самое систему; нужно было
4
следовать за господином Дюрингом в ту обширную область, в которой он трактует о всевозможных вещах и сверх того еще кое о чем. Так возник ряд статей, которые появились с начала 1877 года в преемнике "Volksstaat'a", лейппигском "Vorwarts'e", и здесь предлагаются в связном виде.
Таким образом, характер объекта критики побуждал ее к такой обстоятельности, которая абсолютно непропорциональна научному содержанию этого объекта, т. е. дюринговских сочинений. Впрочем, в извинение этой обстоятельности я могу сослаться еще на два других обстоятельства. Во-первых, она дала мне возможность развить с положительной стороны в многообразнейших затрагиваемых здесь областях мою точку зрения на вопросы, представляющие теперь более общий научный или практический интерес. Это имело место в каждой отдельной главе, и хотя это сочинение совсем не имеет цели противопоставить системе господина Дюринга другую систему, но от читателя, надеюсь, не укроется внутренняя связь выдвинутых мной идей. У меня уже теперь имеется достаточно доказательств, что в этом отношении мой труд не оказался совершенно бесплодным.
С другой стороны, "системосозидающий" господин Дюринг не представляет собою единичного явления в современной Германии. С некоторых пор в Германии растут дюжинами, как грибы, системы космогонии, натурфилософии вообще, политики, политической экономии и т. д. Ничтожнейший доктор философии, даже студиоз не могут обойтись без целой "системы". Подобно тому как в современ-ном государстве предполагается, что каждый гражданин способен судить обо всех вопросах, по которым он должен подать свой голос;
подобно тому как в политической экономии допускается, что каждый потребитель - основательный знаток всех товаров, которые ему приходится покупать для себя, подобно этому обстоит дело и в области науки. Свобода науки означает право писать обо всем, чему не учился, и выдавать это за единственный строго научный метод. А господин Дюринг - один пз характернейших представителей этой заносчивой псевдонауки, которая теперь выступает повсюду в Германии на переднем плане, заглушая все громом своих трескучих фраз. Трескучие фразы в поэзии, в философии, в политике, в политической экономии, в истории, трескучие фразы с кафедры и трибуны, трескучие фразы везде, трескучие фразы с претензиями на превосходство и глубину мысли в отличие от простых, плоско-вульгарных, трескучих фраз других наций, трескучие фразы как самый характерный и массовый продукт немецкой интеллектуальной индустрии: дешево, но скверно, подобно другим немецким фабрикатам,
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 5
рядом с которыми они не были, к сожалению, представлены на филадельфийской выставке. Даже немецкий социализм - после доб-рого примера, поданного господином Дюрингом,-с успехом упраж-няется теперь в трескучих фразах высшего сорта и выпускает кое-каких господ, чванящихся "наукой", из которой они "на самом деле ничегошеньки не выучили". Это - детская болезнь, свидетельствующая о начинающемся обращении немецкого студиоза в социал-демократическую веру, болезнь, которая неотделима от этого движения, но которая, однако, при удивительно здоровой натуре наших рабочих, будет, несомненно, изжита.
Не моя вина, что я должен был следовать за господином Дюрингом в области, в которых, в лучшем случае, я мог выступать только в качестве дилетанта. В подобных случаях я, по большей части, ограничивался тем, что противопоставлял ложным или неправильным утверждениям моего противника правильные, бесспорные факты. Так пришлось мне поступить в области юриспруденции и в некоторых вопросах естествознания. В других случаях дело шло об общих принципах из области теоретического естествознания, следовательно о вещах, в которых и естествоиспытатель-специалист вынужден выйти из рамок своей специальности и переступить в соседнюю область, - т. е. о вещах, в которых он, по признанию господина Вирхова, является таким же "полузнайкой", как и мы, простые смертные. Надеюсь, что к небольшим неточностям и погрешностям моего изложения отнесутся с тем же снисхождением, каким относятся в этих случаях друг к другу специалисты.
Когда я заканчивал это предисловие, мне попалось на глаза составленное господином Дюрингом объявление о новом "капитальном творении господина Дюринга "Новые основные законы рациональной физики и химии". Я отлично сознаю недостаточность своих сведений в химии и физике, но все же, думается, я достаточно знаю господина Дюринга, чтобы, не заглядывая даже в вышеназванное сочинение, предсказать, что установленные в нем законы физики и химии по своей ошибочности или тривиальности достойны занять место рядом с прежними, открытыми господином Дюрингом и ра-зобранными в моем сочинении законами политической экономии, мировой схематики и т. д. и что построенный господином Дюрингом ригометр, или инструмент для измерения очень низких температур, пригодится в качестве измерителя не высоких или низких температур, а единственно только невежественной дерзости господина Дюринга.
Лондон, 11 июня 1878 г.
II.
Для меня было неожиданностью, что настоящее сочинение должно появиться новым изданием. Разбиравшиеся в нем вопросы в наше время уже почти что забыты; само оно не только печаталось частями в лейпцигском "Vorwarts'e" в 1877 и 1878 гг. для многих тысяч читателей, но было выпущено отдельной книгой в большом количестве экземпляров. Кого же еще может интересовать, что я писал несколько лет тому назад о господине Дюринге?
Успехом этим я обязан, разумеется, прежде всего тому обстоятельству, что это произведение, как и вообще почти все мои находившиеся еще тогда в продаже сочинения, было, вскоре после объявления закона против социалистов, запрещено в Германской империи. Для того, кто не закоснел в наследственных бюрократических предрассудках стран Священного союза, было ясно, к чему приведет этот запрет; следствием его были удвоенный и утроенный сбыт запрещенных книг и доказательство бессилия господ из Берлина, которые объявляют запрещения и не могут провести их на практике. В результате - любезность имперского правительства вызывает потребность в большем количестве новых изданий моих мелких сочинений, чем я это могу взять на себя; у меня нехватает времени просмотреть как следует текст этих вещей, и, по большей части, я должен ограничиваться простой перепечаткой их.
К этому присоединяется еще другое обстоятельство. Разобранная здесь "система" господина Дюринга захватывает обширнейшую теоретическую область; я вынужден был повсюду следовать за ним и противопоставить его взглядам свои собственные. Отрицательная критика стала благодаря этому положительной; полемика превратилась в более или менее связанное изложение представляемого Марксом и мной диалектического метода и коммунистического мировоззрения, к тому же в довольно обширном ряде областей знания. С тех пор как Маркс впервые изложил в "Нищете философии" и "Коммунистическом манифесте" этот метод, последний пережил двадцатилетний инкубационный период, пока с появлением "Капи-
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 7
тала" он не стал захватывать с растущей быстротой все более широкие круги; а в настоящее время он имеет последователей во всех странах, даже за пределами Европы, где имеются, с одной стороны, пролетарии, а с другой,-добросовестные научные теоретики. Таким образом, существует, повидимому, читающая публика, настолько интересующаяся этим вопросом, что она готова ради положительной части сочинения примириться и с ставшей теперь во многих отношениях бесцельной полемикой со взглядами Дюринга.
Замечу мимоходом: так как излагаемый здесь метод и мировоззрение в значительнейшей своей части был обоснован и развит Марксом и лишь в ничтожной мере мной, то, само собой разумеется, что моя книга появилась не без его ведома. Я прочел ему всю рукопись перед тем, как отослать ее в печать, а десятая глава отдела о политической экономии ("Из критической истории") была написана Марксом и только из посторонних соображений была мною, к сожалению, виде предыдущее. Во-первых, как мне ни хотелось изменить кое-что в изложении, у меня не было времени для основательного пересмотра книги. Дело в том, что на мне лежит обязанность приготовить к печати оставшиеся от Маркса рукописи, а это гораздо важнее, чем все прочее. К тому же и совесть моя противится всякому изменению текста. Моя книга представляет полемическое сочинение, и по отношению к своему противнику я считаю себя обязанным не улучшать ничего там, где он не может ничего улучшить. Я мог бы только потребовать себе право возразить на ответ господина Дюринга. Но я не читал и без особой нужды не стану читать того, что господин Дюринг написал о моей работе:
теоретические счеты с ним я покончил. Кроме того, я тем более обязан соблюдать по отношению к нему правила литературной борьбы, что с тех пор берлинский университет обошелся с ним до позорности несправедливо. Правда, он был за это наказан. Университет, который идет на то, чтобы лишить господина Дюринга, при всех известных обстоятельствах, свободы преподавания, не вправе жаловаться, если при других, тоже всем известных обстоятельствах, ему навязывают господина Швенингера.
Только во второй главе третьего отдела, "Очерк теории", мною сделаны объяснительные дополнения. Так как в ней излагается коренной пункт защищаемого мною мировоззрения, то мой против-ник не будет сетовать на меня за то, что я старался быть более
8
популярным и сделать кое-какие дополнения. У меня же к этому есть и внешний повод. Дело в том, что три главы-первая глава Введения и первая и вторая главы третьего отдела-были мною обработаны в самостоятельную брошюру для моего друга Лафарга, который должен был перевести ее на французский язык; затем с французского издания были сделаны переводы на итальянский и польский языки. По-немецки эта же брошюра вышла под заглавием "Развитие социализма от утопии к науке"; в течение нескольких месяцев она выдержала три издания и была переведена на русский и датский языки. Во всех этих изданиях только упомянутая выше глава появилась с дополнениями, и было бы педантично с моей стороны в новом издании оригинального произведения придерживаться первоначального текста, а не того, который в позднейших изданиях получил международное значение.
Но, кроме этого, мне хотелось бы внести изменения по двум пунктам. Во-первых, по отношению к первобытной истории человечества, ключ к которой дал нам Морган лишь в 1877 году. Но так как мне за это время пришлось обработать относящийся сюда доступный мне материал в моей книге "Происхождение семьи, частной собственности и государства" (Цюрих 1884 г.), то я считаю достаточным простое указание на эту работу. Во-вторых, по отношению к той части, в которой речь идет о теоретическом естествознании. Она сильно страдает от неясности изложения, и многое можно было бы изложить гораздо яснее и определеннее. Если я не считаю себя вправе изменить текст, то тем более я обязан критиковать самого себя здесь, в предисловии.
Маркс и я были единственными, которые из немецкой идеалистической философии спасли сознательную диалектику, перенеся ее в материалистическое понимание природы и истории. Но для диалектического и вместе с тем материалистического понимания природы требуется знакомство с математикой и естественными науками. Маркс знал основательно математику, но за естественными науками мы могли следить лишь урывками, спорадически. Поэтому, как только я покинул торговую контору и переехал в Лондон, я в меру сил подверг себя, в области математики и естествознания, процессу полного "линяния", как выражается Либих, п потратил на это бОльшую часть своего восьмилетнего пребывания там. Но в самый разгар этих занятий мне пришлось познакомиться с так называемой натурфилософией г. Дюринга. Вполне естественно поэтому, если я в то время часто не мог подыскать надлежащего технического термина и с некоторым трудом ориентировался в области теоретичес-
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 9
кой. Зато сознание моей неуверенности делало меня осторожным и тем предохраняло от серьезных прегрешений против установленных в то время фактов и от извращения общепризнанных теорий. И лишь один непризнанный великий математик письменно жаловался Марксу, что я дерзнул оскорбить честь \/-1.
В этих занятиях математикой и естествознанием мне важнее всего было убедиться на частностях, - по отношению к общему я давно уже в этом не сомневался, - что над хаосом бесчисленных изменений в природе господствуют те же диалектические законы движения, что и над кажущейся случайностью исторических событий, - законы, которые проходят красной нитью через историю развития человеческой мысли и постепенно проникают в сознание мыслящих людей; законы, которые во всеобъемлющей, хотя и мистической форме,впервые были открыты Гегелем и которые нам хотелось - такова была одна из наших задач-освободить от этой мистической формы и представить во всей их простоте и всеобщности. Само собою разумеется, что старая натурфилософия, как бы много она ни содержала в себе действительно хорошего и плодотворного,1 нас не могла удовлетворять, как показано в прилагаемом сочинении.
---------------------------
1. Гораздо легче с тупоумной посредственностью а 1а Карл Фогт бранить старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. В ней много нелепостей и сумасбродства, однако не больше, чем в современных не-философских теориях естествоиспытателей; а рядом с этим она содержит и много серьезного и разумного, как это стали признавать со времени pacпространения теории развития. Так, Геккель с полным правом признает заслуги Тревирануса и Окена. Последний в своем учении о первоначальной слизи и первом пузырьке выставил в качестве постулата биологии то, что позднее было открыто в форме протоплазмы и клетки. Что касается Гегеля, то он во многих отношениях стоял гораздо выше своих современников-эмпириков, объяснявших все непонятные явления тем, что в основу их клали какую-нибудь силу - движущую, плавательную, электрическую, силу сопротивления и т.д.- или, где где это не подходило, какое-нибудь неизвестное вещество-световое, тепловое, электрическое и т. п. Мнимые вещества теперь уже почти устранены, но спекуляция силами, с которой боролся Гегель, все еще иногда проявляется, как, например, в инсбрукской речи Гельмгольца в 1869 г. [Helmtiolz, Pop. Vorlesungen II.Heft, 1871,S.190). Против унаследованного от французов XVIII столетия обоготворения Ньютона, которого Англия осыпала почестями и богатством, Гегель выставлял на вид то обстоятельство, что, собственно, основателем современной механики является Кеплер, который умер в Германии в нищете, и что ньютоновский закон тяготения уже содержался во всех трех кеплеровских законах, а в третьем даже ясно выражен. То, что Гегель доказывает несколькими простыми уравнениями в § 270 своей "Натурфилософии" (Hegels Werke, 1842, VII Band, 98, 113-115), мы находим как результат новейшей систематичеcкой механики, у Густава Кирхгофа (Oustav Kirchhoff, Voriesiingen Ober mathem.
10
Она в своей гегельянской форме грешила тем, что не признавала за природой никакого развития во времени, ничего идущего "одно за другим", но лишь идущее "одно возле другого". Причины этого коренились, с одной стороны, в самой гегелевской системе, которая только "Духу" приписывала историческое развитие, а с другой стороны, и в тогдашнем общем состоянии естествознания. Таким образом, в этом отношении Гегель стоит далеко позади Канта, который в своей теории о происхождении миров предполагал, что солнечная система имела начало, а своим открытием влияния морских приливов на замедление вращения земли предвещал ее гибель. Наконец, моя задача была не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить.
Однако выполнить это в общей связи и по отношению к каждой отдельной области составляет исполинский труд. Столь обширное поле едва ли был бы в состоянии обработать даже тот, кто посвятил бы этому все свое свободное время. Но со смерти К. Маркса мое время было поглощено более настоятельными обязанностями, и я должен был прервать свою работу. Я вынужден пока удовлетвориться содержащимися в этой работе намеками; быть может, в будущем мне представится случай собрать и издать результаты моих работ вместе с весьма важными математическими манускриптами, оставшимися после Маркса.
Может, впрочем, случиться, что прогресс теоретического естествознания сделает большую часть моей работы или всю ее совершенно излишней, ибо революция, на которую теоретическое естествознание толкается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, заставит даже самого упорного эмпирика признать диалектический характер явлений природы. Старьте, застывшие противоречия, резкие, необходимые границы все больше и больше исчезают. С того времени, как удалось превратить в жидкое состояние последние "настоящие" газы, с того времени, как было доказано, что тело может быть приведено в такое состояние, в котором нельзя отличить капельнообразной формы от газообразной, - аггрегаты утратили последний остаток своего прежнего абсолютного характера. Закон кинетической теории газов, в силу которого в совершенных газах квадраты скоростей, с какими
_______________________
Physik, 2. Auflage, Leipzig 1877, S. 8-10), и именно почти в той же, развитой Гегелем, простой систематической форме.
Отношение натурфилософов к сознательно диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму.
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 11
при одинаковой температуре движутся отдельные молекулы газов, обратно пропорциональны весу молекул, - этот закон ввел также и теплоту в ряд тех форм движения, которые подлежат нашему измерению. Если еще десять лет тому назад вновь открытый великий основной закон движения понимали как простой закон сохранения энергии, как простое выражение неразрушимости и несози-даемости движения, следовательно просто с его (закона) количественной стороны, то в настоящее время это узкое отрицательное определение все больше и больше вытесняется положительным - именно учением о превращении энергии, и в атом определении ясно выражено качественное содержание процесса и исчезает последнее воспоминание о внемировом творце. Теперь уже не приходится доказывать как нечто новое, что количество движения (так называемая энергия) не изменяется, когда из кинетической энергии (так называемой механической силы) оно превращается в электричество, теплоту, потенциальную энергию и т. п. и наоборот; это раз навсегда служит теперь основанием более глубокого исследования самого процесса превращения, того великого основного процесса, в познании которого заключается все познание природы. С тех пор как биологию изучают при свете теории эволюции, в области органической природы одна за другой исчезают окостенелые границы классификации; не поддающиеся классификации промежуточные звенья увеличиваются с каждым днем, более точное исследование перебрасывает организмы из одного класса в другой, и отличительные признаки, делавшиеся чуть ли не символом веры, теряют свое безусловное значение; мы знаем теперь кладущих яйца млекопитающих и, если это подтвердится, то и четвероногих птиц. Если уже много лет тому назад Вирхов вынужден был вследствие открытия клетки заменить неделимость индивидуума федерацией клеточных государств, -что, конечно,очень прогрессивно, но мало соответствует научной и диалектической точке зрения, - то теперь понятие о животном (следовательно , и человеческом) индивидууме еще более осложняется вследствие открытия белых кровяных шариков, амебообразно движущихся в организме высших животных. А ведь именно эти будто бы непримиримые и неразрешимые полярные противоположности, эти насильственно закрепленные границы классификации и придали современному теоретическому естествознанию ограниченно-метафизический характер. Признание, что эти противоположности и различия имеют в природе лишь относительное значение, что, напротив, приписываемая природе неподвижность и абсолютность внесены в нее лишь нашей рефлексией,-это признание составляет
12
основной пункт диалектического понимания природы. Правильность диалектического понимания все более подтверждается накопляющимися фактами естествознания, и это понимание легче воспринимается, если с диалектическим характером этих фактов сопоставить познание закона диалектического мышления. Во всяком случае естествознание находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями не врожденно и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действительного мышления, которое, в свою очередь, имеет за собой столь же продолжительную историю, как и опытное естествознание. Именно тем, что естествознание усвоит себе результаты, достигнутые развитием философии в течение двух с половиной тысяч лет, оно, с одной стороны, освободится от всякой обособленной, вне и над ним стоящей натурфилософии, а с другой-также и от своего собственного, унаследованного от английского эмпиризма, поверхностного метода мышления.
Лондон, 23 сентября 1885г.
III.
Нижеследующее новое издание представляет, за немногими, очень незначительными, стилистическими поправками, перепечатку предыдущего. Я позволил себе существенные дополнения только в одной главе, в десятой главе второго отдела: "Из критической истории", в силу следующих соображений.
Как уже упомянуто в предисловии ко второму изданию, эта глава во всем существенном составлена Марксом. Первоначально, когда работа предназначалась для газетной статьи, я был вынужден значительно сократить рукопись Маркса, и именно в тех местах, где критика дюринговских взглядов отступает на задний план перед самостоятельным изложением истории политической экономии. Но именно эти части рукописи представляют еще и теперь величайший интерес. Я считаю себя обязанным привести, по возможности, полно и дословно те рассуждения Маркса, в которых он отводит таким людям, как Петти, Нора, Локк, Юм, подобающее им место в зарождении классической политической экономии; еще более относится это к его объяснению "Экономической таблицы" Кенэ, этой оставшейся для всей современной политической экономии неразрешимой загадки сфинкса. Все же то, что касалось исключительно сочинений господина Дюринга, я выпустил, поскольку это не нарушало связи целого.
Вообще же я могу быть совершенно доволен тем распространением, которое получили со времени предыдущего издания изложенные в этом сочинении взгляды в науке и в рабочем классе, и притом во всех цивилизованных странах мира.
Лондон, 23 мая 1894 г
ВВЕДЕНИЕ
I. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ.
Новейший социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдений, с одной стороны, над господству- ющим в современном обществе антагонизмом между имущими и неимущими классами, капиталистами и наемными рабочими, с дру-гой, - над анархией, существующей в производстве. Но по своей теоретической форме он кажется на первый взгляд только дальнейшим развитием и как бы более последовательным проведением принципов, установленных великими философами XVIII века. Как всякая новая теория, социализм должен был примкнуть к порядку идей, созданному его ближайшими предшественниками, хотя его корни и лежали очень глубоко в экономических фактах.
Великие люди, просветившие французские головы для приближавшейся революции, сами были крайними революционерами. Никаких внешних авторитетов они не признавали. Религия, взгляды на природу, общество, государство, - все подвергалось их беспощадной критике, все призывалось пред судилище разума и осуждалось на исчезновение, если не могло доказать своей разумности. Разум стал единственной меркой, под которую все подводилось. Это было то время, когда, по выражению Гегеля, "мир был поставлен на голову", т. е. когда человеческая голова и придуманные ею теоретические положения предъявляли притязание служить единственным основаннем всех человеческих действий и общественных отношений и когда вслед за тем противоречившая этим положениям действительность была фактически ниспровергнута сверху донизу. Все старые общественные и государственные формы, все традиционные понятия признаны неразумными и отброшены, как старый хлам. Было решено, что до настоящего момента мир руководился одними предрассудками и все его прошлое достойно лишь сожаления и пре-зрения. Теперь впервые взошло оолнце, наступило царство разума, и с этих пор суеверие и несправедливость, привилегии и угнетение
уступят место вечной истине, вечной справедливости, естественному равенству и неотъемлемым правам человека.
18 АНТИ-ДЮРИНГ. - ВВЕДЕНИЕ
Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализованным царством буржуазии; что вечная справедливость осуществилась в виде буржуазной юстиции; что естественное равенство ограничилось равенством граждан перед законом, а существеннейшим из прав человека было объявлено право буржуазной собственности. Разумное государство и "общественный договор" Руссо оказались и могли оказаться на практике только буржуазной демократической республикой. Мыслители XVIII века, как и все их предшественники, не могли выйти за пределы, которые ставила им тогдашняя эпоха.
Но рядом с борьбой между феодальным дворянством и буржуазией, выступавшей в качестве представителя всего остального общества, существовал общий антагонизм-эксплуататоров и экс-плоатируемых, богатых тунеядцев и трудящихся бедняков. Именно он дал возможность представителям буржуазии явиться защитниками не какого-либо отдельного класса, а всего страждущего человечества. Более того. Буржуазия уже с самого начала носила в себе своего будущего противника: капиталисты не могли существовать без наемных рабочих, и те самые условия, в которых средневековый цеховой мастер развился в современного капиталиста, заставили цехового подмастерья и не принадлежащего к цеху поденщика превратиться в пролетария. И хотя требования, которые защищало третье сословие в своей борьбе с дворянством, в общих чертах действительно соответствовали интересам различных слоев трудящегося населениятого времени, тем не менее при каждом крупном восстании горожан вспыхивало самостоятельное движение того слоя, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата.. Таково было движение перекрещенцев и Томаса Мюнцера в эпоху реформации и крестьянских войн в Германии, левеллеров - во время английской революции, Бабефа - во время французской. Вместе с революционными попытками еще не сложившегося класса возникали и соответствующие теории: утопические изображения идеального общественного строя в XVI и XVII столетиях, а в XVIII- уже прямо коммунистические теории (Морелли и Мабли). Требование равенства не ограничивалось уже областью политических прав, а распространялось на общественное положение отдельных личностей; доказывалась необходимость уничтожить не только классовые привилегии, но и самые классы. Аскетически суровый, спартанский коммунизм, осуждавший всякое наслаждение, был первым проявлением нового учения. Потом явились три великих утописта: Сен-Симон, у которого буржуазные стремления уживались еще отчасти.
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 19
с защитой интересов пролетариата, Фурье и, наконец, Оуэн, который в стране наиболее развитого капиталистического производства и под впечатлением порожденного этим способом производства антагонизмами выработал ряд проектов устранения классовых различий виде системы, непосредственно примыкавшей к французскому материализму.
Эти три великих утописта сходились между собою в том, что никогда не выступали защитниками интересов исторически развившегося к тому времени пролетариата. Подобно философам XVIII века, они хотели с самого начала освободить все человечество, а не только данный общественный класс. Подобно этим философам, они хотели основать царство разума и вечной справедливости, но их царство, как небо от земли, отличается от царства разума французских просветителей. Буржуазный порядок, основанный на принципах философов XVIII века, так же неразумен и несправедлив и должен быть отброшен с таким же презрением, как феодализм и все прежние общественные формы. До сих пор истинные законы разума и справедливости не были известны человечеству, и только по этой причине оно ими не руководилось. Для его счастья недоставало того гениального человека, который явился теперь поведать миру всю истину. Что он появился именно теперь, что истина открыта только теперь, это вовсе не является необходимым результатом общего хода исторического развития, неизбежно ведшего к нему, а просто случайностью. Гениальный человек мог с таким же удобством родиться пятьсот лет тому назад и тем избавить человечество от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий.
Миросозерцание утопистов долго господствовало над
социалистическими воззрениями XIX века и отчасти господствует еще поныне. Его держались все английские и, до недавнего времени, все французские социалисты, а также прежние немецкие коммунисты, не исключая Вейтлинга. Социализм в их представлении есть выражение абсолютной истины, разума и справедливости, и нужно только открыть его, чтобы он собственной силой покорил весь мир; а так как абсолютная истина не зависит от времени, пространства и исторического развития человечества, то это уже дело чистой случайности, когда и где она будет открыта. При этом абсолютная истина, разум и справедливось различны у каждого основателя школы и обусловливаются субъективным складом его ума, условиями его жизни, количеством его познаний и способом мышления. Поэтому при столкновении этих различных сортов абсолютной истины примирение возможно лишь путем сглаживания их взаимных противоречий
20
Из этого не могло выработаться ничего, кроме особого рода эклектического, среднего социализма, который действительно господствует до сих пор в головах большинства рабочих-социалистов Англии и Франции. Этот эклектический социализм представляет собою пеструю смесь из наиболее общепризнанных критических замечаний, экономических положений и идеальных представлений различных основателей сект; эта смесь получается тем легче, чем скорее ее составные части утрачивают в потоке споров, как камешки в ручье, свои острые углы и грани. Чтобы превратиться в науку, социализм должен был прежде всего стать на реальную почву.
Между тем рядом с французской философией XVIII века и вслед за нею развилась новейшая философия, нашедшая свое завершение в Гегеле. Ее величайшей заслугой было возвращение к диалектике как высшей форме мышления. Древние греческие философы были все прирожденными диалектиками, и Аристотель, -самая всеобъемлющая голова между ними, - исследовал уже все существеннейшие формы диалектического мышления. Хотя и в новой философии диалектика имела блестящих представителей (Декарт и Спиноза), но она, особенно под влиянием английской философии, все более и более склонялась к так называемому метафизическому способу мышления, почти безраздельно овладевшему также французами XVIII века, по крайней мере в их специально-философских трудах. Однако вне этой области они смогли оставить нам высокие образцы диалектики; припомним только "Племянника Рамо" Дидро и сочинение Руссо "О происхождении неравенства между людьми". Мы укажем здесь вкратце на существеннейшие черты обоих этих методов мышления.
Когда мы мысленно рассматриваем природу или человеческую историю, или нашу собственную духовную деятельность, то перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения соединений и взаимодействия, в которой ничто не остается неподвижным и неизменным, а все представляется движущимся, изменяющимся, возникающим и исчезающим. Таким образом, мы видим сперва общую картину, в которой частности еще более или менее стушевываются, мы больше обращаем внимание на ход движения, на переходы и сцепления, чем на то, что именно движется, переходит, сцепляется. Этот первоначальный, наивный, но по существу правильный взгляд на мир был присущ древне-греческой философии и впервые ясно выражен Гераклитом: все существует и в то же время не существует, так как все течет, все постоянно изменяется, все находится в постоянном процессе возникновения и исчезновения. Несмотря, однако,
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 21
на то, что этот взгляд верно схватывает общий характер всей картины явлений, он все же недостаточен для объяснения частностей, составляющих ее, а пока мы не знаем их, нам не ясна и общая кар-тина. Для того, чтобы изучить эти частности, мы должны изъять их из их естественной или исторической связи и, рассматривая каждую порознь, исследовать ее свойства, ее частные причины, действия и т. д. В этом состоит прежде всего задача естествознания и истории, т. е. тех отраслей науки, которые, по вполне понятной причине, занимали у греков классических времен лишь второстепенное место, потому что грекам нужно было раньше накопить необходимый для этого материал. Только после того, как естественно-научный и исторический материал был накоплен в достаточном количестве, могло возникнуть критическое исследование, сравнение и разделение на классы, порядки и виды. Поэтому приемы точного исследования природы развились впервые лишь у греков александрийского периода, а затем, в средние века, развиты дальше арабами. Настоящее же естествознание начинается только со второй половины XV века, и с этого времени оно непрерывно делает все более быстрые успехи. Разложение природы на отдельные ее части, разделение различных явлений и предметов в природе на определенные классы, анатомическое исследование разнообразного внутреннего строения органических тел,-все это было основой тех исполинских успехов, которыми ознаменовалось развитие естествознания в последние четыре столетия. Но тот же способ изучения оставил в нас привычку брать предметы и явления природы в их обособленности, вне их великой общей связи, и в силу этого-не в движении, а в неподвижном состоянии, не как существенно изменяющиеся, а как вечно неизменные, не живыми, а мертвыми. Перенесенное Бэконом и Локком из естествознания в философию, это мировоззрение создало характерную ограниченность последних -столетий: метафизический способ мышления.
Для метафизика вещи и их умственные образы, т. е. понятия, суть отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого. Метафизик мыслит законченными, непосредственными противоположениями; речь его состоит из "да-да, нет-нет; что сверх того, то от лукавого". Для него вещь существует или не существует; для него предмет не может быть самим собою, и в то же время чем-нибудь другим; положительное и отрицательное абсолютно исключают друг друга; причина и следствие также совершенно противоположны друг другу. Этот способ мышления
22
потому кажется нам на первый взгляд вполне верным, что он присущ так называемому здравому смыслу. Но здравый человеческий смысл, весьма почтенный спутник в домашнем обиходе, между четырьмя стенами, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится пуститься в далекий путь исследования. Точно так же и метафизическое миросозерцание, вполне верное и необходимое в известных, более или менее широких областях, рано или поздно достигает тех пределов, за которыми оно становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях, потому что за предметами оно не видит их взаимной связи, за их бытием не видит их возникновения и исчезновения, за их покоем не видит их движения за деревьями не видит леса. Мы, например, в обыденной жизни можем с уверенностью сказать, существует ли данное животное или нет, но при более точном исследовании мы убеждаемся. что это иногда в высшей степени запутанный вопрос, трудности которого прекрасно известны юристам, тщетно пытавшимся открыть рациональную границу, за которой умерщвление ребенка в утробе матери можно считать убийством. Невозможно точно так же определить и момент смерти, так как физиология доказывает, что смерть есть не внезапный, мгновенный акт, а очень медленно совершающийся процесс. Всякое органическое существо в каждое данное мгновение таково же, каким оно было в предыдущее, и вместе с тем не таково. В каждое мгновение оно перерабатывает полученное им извне вещество и выделяет из себя другое вещество, одни клеточки его организма вымирают, другие нарождаются, так что, спустя извест-ный период времени, вещество данного организма вполне обно-вляется, заменяется другим составом атомов; вот почему каждое органическое существо всегда то же и однако не то же. Точно так же, при более точном исследовании, мы находим, что оба полюса какой-нибудь противоположности - положительный и отрицательный-столь же неотделимы один от другого, как и противоположны, и что они, несмотря на всю противоположность, взаимно проникают друг друга. Мы видим далее, что причина и следствие суть понятия, имеющие значение лишь в применении к отдельному явлению, но что если рассматривать то же явление в его общей мировой связи, то эти два понятия соединяются и переходят в представление о всеобщем взаимодействии, в котором причина и следствие постоянно меняются местами, и то, что теперь или здесь является следствием, станет там или тогда причиной, и наоборот.
Все эти явления и приемы исследования не вмещаются в рамки
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 23
метафизического мышления. Для диалектики же, которая берет вещи и их умственные отражения главным образом в их взаимной связи, в их сцеплении,
в их движении, в их возникновении и исчезновении, такие явления, как вышеприведенные, напротив, подтверждают лишь ее собственный метод. Природа есть пробный камень диалектики, и современнре естествознание, представившее для этой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличивающийся материал, тем самым доказало, что в природе, в конце концов, все свершается диалектически, а не метафизически, что она движется не в вечно однородном, постоянно сызнова повторяющемся круге, а переживает действительную историю. 3десь прежде всего следует указать на Дарвина, который нанес сильнейший удар метафизическому взгляду на природу, доказав, что весь современный органический мир, растения и животные, а следовательно также и человек, есть продукт процесса развития, длившегося миллионы лет. Но так как и до сих пор можно по пальцам перечесть естествоиспытателей, научившихся мыслить диалектически, то это противоречие добытых научных результатов с вышеизложенным метафизическим способом мышления вполне объясняет ту безграничную путаницу, которая господствует теперь в теоретическом естествознании и одинаково приводит в отчаяние как учителей, так и учеников, как писателей, так и их читателей.
Итак, точное представление о вселенной, о ее развитии и о развитии человека, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может быть приобретено только путем диалектики, только принимая постоянно в соображение общее взаимодействие между возникновением и исчезновением, между прогрессивными изменениями и изменениями регрессивными. На такую именно точку зрения стала новейшая немецкая философия. Кант начал свою ученую карьеру с превращения неизменной и вечной - после знаменитого первого толчка-солнечной системы Ньютона в исторический процесс, начавшийся возникновением солнца и планет из вращающейся туманной массы. Он уже пришел при этом к тому выводу, что возникновение солнечной системы предполагает и ее будущее исчезновение. Спустя полстолетие его взгляд был математически обоснован Лапласом, а еще полустолетием позже спектроскоп показал существование во вселенной предположенных Кантом раскаленных газовых масс в различных степенях сгущения.
Новейшая немецкая философия нашла свое завершение в гегелевской системе, величайшая заслуга которой состоит в том, что она впервые представила весь естественный, исторический и духовный
24
мир в виде процесса, т. е. исследовала его в беспрерывном движении,, изменении, преобразовании и развитии и пыталась раскрыть взаимную внутреннюю связь этого движения и развития. Людям, стоящим на этой точке зрения, история человечества перестала казаться нелепой путаницей бессмысленных насилий, которые в равной мере все осуждаются перед судейским креслом теперь лишь созревшего-философского разума и которые лучше всего возможно скорее забыть. История людей явилась процессом развитая самого человечества, и задача научной мысли свелась к тому, чтобы проследить последовательные ступени этого процесса среди всех его блужданий и доказать внутреннюю его закономерность среди всех кажущихся случайностей.
Для нас здесь безразлично, разрешила ли cиcтема Гегеля все поставленные ею себе задачи; ее великая заслуга состояла в самой постановке этих задач. Разрешение их не может быть делом какого бы то ни было единичного ума. Хотя Гегель, на-ряду с Сен-Симоном, был самым всеобъемлющим умом своего времени, но ему все-таки пришлось считаться как с неизбежной ограниченностью своих собственных знаний, так и с ограниченностью - в смысле глубины и обширности-знаний и взглядов своей эпохи. К этому присоединилось еще третье обстоятельство. Гегель был идеалист, т.е. его мысли не казались ему более или менее отвлеченными отражениями существующих в действительности вещей и явлений, а, наоборот, предметы и их развитие казались ему лишь воплощением "Идеи", существовавшей где-то еще до сотворения мира. Таким образом, все было поставлено на голову, и действительная связь мировых явлений вывернута наизнанку. И хотя Гегель сделал немало верных и гениальных указаний относительно взаимной связи некоторых отдельных явлений, но все же упомянутые нами причины привели к тому, что даже в частностях его системы многое оказалось ошибочным, искусственным, натянутым, словом - извращенным. Гегелевская система, как система, была колоссальным недоноском, но зато и последним в своем роде. К тому же она страдала неизлечимым внутренним противоречием: с одной стороны, в основе ее лежало убеждение в том, что человеческая история есть процесс развития, ход которого по самой его природе не может быть закончен открытием так называемой абсолютной истины; но, с другой стороны, его система претендует быть изложением этой именно истины. Всеобъемлющая, раз навсегда законченная система познания природы и истории противоречит основным законам диалектического мышления, что, однако, отнюдь не исключает, а, напротив,
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 25
Предполагает, что систематическое познание всего внешнего мира может делать громадные успехи с каждым поколением.
Уразумение полной ошибочности господствовавшего до тех пор в Германия идеализма должно было неизбежно привести к материализму, но, само собой разумеется, не простому, метафизическому, исключительно механическому материализму XVIII века. В противоположность наивно-революционному, простому отрицанию всей протекшей истории, современный материализм видит в истории процесс развития человечества, причем его задачей является открытие законов движения этого процесса. В противоположность господствовавшему у французов XVIII века и еще у Гегеля представлению о природе, как о всегда равном себе целом, неизменно движущемся в одних и тех же ограниченных сферах с вечными мировыми телами, как учил о них Ньютон, и с неизменными органическими видами, как учил о них Линней, современный материализм связывает в одну систему все новейшие успехи естествознания, благодаря которым стало ясно, что природа
тоже имеет свою историю во времени, что небесные тела, как и все виды организмов, населяющие их при благоприятных условиях, возникают и исчезают и что эти сферы, поскольку мы их вообще допускаем, принимают бесконечно большие размеры. В обоих случаях материализм является по существу диалектическим и делает излишней всякую философию, предъявляющую претензию стать выше других наук. Когда к каждой отдельной науке применяется требование выяснить свое место в общей системе вещей и знаний, какая-либо особая наука об этой общей их связи становится излишней. Из всей прежней философии самостоятельное значение сохраняет лишь наука о мышлении и его законах - формальная логика и диалектика, все же остальное входит в положительные науки о природе и истории.
Но между тем как естественно-научное миросозерцание могло развиваться лишь по мере того, как исследования доставляли соответствующие положительные знания, - уже значительно раньше совершились исторические события, обусловившие собою решительный поворот в понимании истории. В 1831 г. в Лионе произошло первое рабочее восстание; с 1838 по 1842 год первое национальное рабочее движение, движение английских чартистов, достигло своего апогея. Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом стала занимать первое место в истории более развитых стран Европы, по мере того как развивались, с одной стороны, крупная промышленность, а с другой-новоприобретенное политическое господство буржуазии. Факты все с большей и большей наглядностью
26
показывали всю лживость учения буржуазной экономии о тожестве интересов капитала и труда, о всеобщей гармонии и всеобщем благополучии народа, которое будто бы явится следствием свободной конкуренции. Невозможно уже было не считаться с этими фактами, равно как и с французским и английским социализмом, который являлся их теоретическим, правда крайне несовершенным, выражением. Но старое, идеалистическое, еще не отвергнутое воззрение на историю не знало никакой классовой борьбы, основанной на материальных интересах, как вообще оно не признавало этих интересов. Производство, как и все экономические отношения, являлось в нем, между прочим, в качестве второстепенного элемента "истории культуры". Новые факты заставили подвергнуть всю прежнюю историю новому исследованию, и тогда выяснилось, что вся она, за исключением первобытного состояния, была историею борьбы классов, что эти борющиеся общественные классы являются в каждый данный момент результатом отношений в производстве и на транспорте,- словом, экономических отношений своего времени. Экономический строй общества каждой данной эпохи представляет собою ту реальную почву, свойствами которой объясняется в последнем счете вся надстройка, образуемая совокупностью правовых и политических учреждений, равно как религиозных, философских п прочих воззрений каждого данного исторического периода. Гегель освободил от метафизики понимание истории: он сделал его диалектическим,- но его собственный взгляд на нее был идеалистичен по существу. Теперь идеализм был изгнан из его последнего убежища, из области истории, теперь понимание истории стало материалистическим, теперь найден был путь для объяснения человеческого самосознания условиями человеческого существования вместо прежнего объяснения этих условий человеческим самосознанием.
Поэтому социализм является теперь не случайным открытием того или другого гениального ума, а неизбежным следствием борьбы двух исторически возникших классов-пролетариата и буржуазии. Его задача заключается уже не в том, чтобы измыслить возможно более совершенный общественный строй, а в том, чтобы исследовать историко-экономический процесс, необходимым следствием которого явились названные классы с их взаимной борьбою, и чтобы в экономическом положении, созданном этим процессом, найти средство для разрешения этой борьбы. Но прежний социализм был так же несовместим с этим материалистическим взглядом на историю, как несовместимы были с диалектикой и с новейшим естествознанием воззрения французских материалистов на природу. Прежний социа-
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ 27
лизм хотя и критиковал существующий капиталистический способ производства и его последствия, но он не мог объяснить его, а следовательно не в состоянии был справиться с ним,-он мог лишь объявить его никуда не годным. Чем сильнее восставал он против неизбежной при этом способе производства эксплоатации рабочего класса, тем менее был он в состоянии наглядно объяснить, в чем состоит эта эксплоатация и как она возникает. Это было сделано благодаря открытию прибавочной стоимости. Было доказано, что присвоение неоплаченного труда есть основная форма капиталистического способа производства и свойственной ему эксплоатации рабочих; что даже в том случае, когда капиталист покупает рабочую силу по полной стоимости, какую она, в качестве товара, имеет на рынке, он все же извлекает из нее стоимость больше той, которую он заплатил за нее, и что эта прибавочная стоимость есть источник той суммы стоимостей, благодаря которой накопляется в руках имущих классов постоянно возрастающая масса капиталов. Так было выяснено происхождение капиталистического способа производства, равно как и производства самого капитала.
Этими двумя великими открытиями - материалистическим пониманием истории и разоблачением тайны капиталистического про-изводства посредством понятия о прибавочной стоимости - мы обязаны Марксу. Благодаря им социализм стал теперь наукой, которую нужно лишь разработать во всех ее подробностях и во взаимной связи ее отдельных частей.
Приблизительно так обстояли дела в области теоретического социализма и отмершей ныне философии, когда г. Евгений Дюринг
не без громкого шума выскочил на сцену и возвестил о произведенном им полном перевороте в философии, политической экономии и социализме.
Посмотрим же, что обещает нам г. Дюринг и... как он выполняет свои обещания.
II. ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДИН ДЮРИНГ.
Относящиеся сюда сочинения господина Дюринга, это-прежде всего его "Kursus der Philosophic" ("Курс философии"), его "Кursus der National- und Sozialoekonomie" ("Курс политической и социальной экономии") и его "Kritische Geschichte der Nationaloeko-nomie und des Sozialismus" ("Критическая история политической экономии и социализма"). Мы займемся прежде всего преимущественно его первым сочинением.
На первой же странице его господин Дюринг возвещает о себе как о "том, кто берет на себя представительство этой силы (философии) в данную эпоху и на ближайший обозримый период времени". Таким образом он провозглашает себя единственным истинным философом настоящего времени и "обозримого" будущего. Кто расходится с ним, расходится с истиной. Не мало людей уже до господина Дюринга думали о себе нечто подобное, но - за исключением Рихарда Вагнера-он, кажется, первый, который невозмутимо говорит это о себе. И к тому же истина, о которой идет у него речь, это - "окончательная истина в последней инстанции".
Философия господина Дюринга есть "естественная система" или "философия действительности"... действительность мыслится в ней таким способом, который исключает всякий повод к мечтательному и субъективно ограниченному представлению о мире. Таким образом, философия эта такого свойства, что она возносит господина Дюринга над признаваемыми и им самим границами его лично-субъективной ограниченности. Это, разумеется, необходимо, чтобы позволить ему устанавливать окончательные истины в последней инстанции, хотя мы пока еще не знаем, как должно совершиться это чудо.
Эта "естественная система самого по себе ценного для духа знания", "не поступаясь нисколько глубиной содержания, надежно установила основные формы бытия". С своей "действительно критической точки зрения" она представляет элементы действительной и, сообразно с этим, направленной на действительность природы и
ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДИН ДЮРИНГ 29
жизни философии, которая не оставляет никаких мнимых горизонтов, а в своем мощно революционизирующем движении развертывает все небеса и земли внешней и внутренней природы; это-"новый способ мышления", и результаты его представляют "совершенно своеобразные выводы и взгляды... системосозидающие идеи... твердо установленные истины". Мы имеем в ней "работу, которая должна искать свою силу в концентрированной инициативе", - чтО это значит, бог его знает; "доходящее до корней исследование... глубоко основательную науку... строгонаучную концепцию вещей и людей... всесторонне проникающую умственную работу... творческий набросок охватываемых мыслью предпосылок и следствий... абсолютно фундаментальное". В политико-экономической области он дает нам не только "исторически и систематически объемлющие работы", из которых исторические, сверх того, отличаются "моим историеописанием в высоком столе" и которые в политическую экономию вносят "творческие изменения", но заканчивает также собственным, совершенно разработанным, социалистическим планом будущего общества "практическим плодом ясной и проникающей до последних корней теории" и поэтому так же непогрешим и единоспасающ, как дюрингова философия; ибо "только в той социалистической картине, которую я нарисовал в своем "Курсе политической и социальной экономии", может на место просто иллюзорной или же насильственной собственности стать подлинная собственность", с чем придется сообразоваться будущему.
Можно было бы без труда увеличить во много раз этот букет восхвалений господина Дюринга господином Дюрингом. Приведенного уже достаточно, чтобы вызвать в читателе сомнение, действительно ли он имеет дело с философом или же с... но мы просим читателя воздержаться от приговора, пока он не познакомится поближе вышеназванной "основательностью". Мы привели этот букетец только для того, чтобы показать, что перед нами не обыкновенный философ и социалист, высказывающий просто свои мысли и предоставляющий времени решить вопрос об их ценности, но совершенно необыкновенное существо, которое претендует на не меньшую непогрешимость, чем папа, и единоспасающее учение которого приходится принять, если не желаешь впасть в предосудительнейшую ересь. Перед нами не одна из тех работ, которые имеются с избытком во всех социалистических литературах, а за последнее время и в немецкой, и в которых люди различного дарования, но, при всех их научных и литературных недостатках, все же ценные социалистической доброй волей, пытаются искреннейшим образом
30
разобраться в вопросах, для ответа на каковые у них, может быть, нехватает данных. Напротив, господин Дюринг преподносит нам положения, которые он объявляет окончательными истинами в последней инстанции, рядом с которыми, следовательно, всякое иное мнение уже заранее является ложью: и он имеет в своем исключительном обладании не только истину, но и единственный строго научный метод исследования, рядом с которым все прочие ненаучны. Или он прав - и тогда перед нами величайший гений всех времен, первый сверхчеловеческий в своей непогрешимости человек. Или он не прав-и тогда, каков бы ни был наш приговор, благожелательная снисходительность к доброй воле господина Дюринга была бы для него все же смертельнейшим оскорблением.
Когда обладаешь окончательными истинами в последней инстанции и единственной строгой научностью, то естественно, что относишься с изрядным презрением к остальному заблуждающемуся и ненаучному человечеству. Мы не должны поэтому удивляться,. что господин Дюринг отзывается с величайшим пренебрежением о своих предшественниках и что лишь немногие из них, в виде исключения произведенные им в великие люди, находят милость перед его "основательностью".
Послушаем сперва, что он говорит о философах: "Лишенный всякого здравого смысла Лейбниц, этот наилучший среди всех возможных придворных философствователей". Кант еще кое-как терпим, но после него все пошло вкривь и вкось: явились "вздорные, пошлые, дикие нелепости ближайших эпигонов, именно неких Фихте и Шеллинга... чудовищные карикатуры невежественной натурфилософистики... послекантовские чудовищности" и "горячечный бред", которые увенчал "некий Гегел". Этот последний говорил на "гегелевском жаргоне" и распространял "гегелевскую чуму" с помощью своей "еще и по форме ненаучной манеры" и своих "неудобоваримых мыслей".
Естествоиспытателям достается не меньше, но по имени упоминается только Дарвин, и поэтому мы должны ограничиться лишь им одним. "Дарвиновская полупоэзия и игра в метаморфозы с их грубой, чувственной узостью понимания и тупостью силы различения... По нашему мнению, специфический дарвинизм, - от которого надо, разумеется, отличать ламарковские воззрения,-представляет какое-то направленное против человечности зверство".
Но хуже всего достается социалистам. За исключением незначительнейшего из них, Луи Блана, они все грешники и недостойны славы, которой они пользовались до господина Дюринга. И греш-
ЧТО ОБЕЩАЕТ ГОСПОДИН ДЮРИНГ 31
ники они не только с точки зрения истины и науки, но и с точки зрения характера. За исключением Бабефа и нескольких коммунистов 1871 г., все они не "мужчины". Три утописта называются "социальными алхимиками". К Сен-Симону господин Дюринг относится еще сравнительно снисходительно: он упрекает его только в "сумасбродстве" и сострадательно намекает, что он страдал религиозным томешательством. Но по поводу Фурье у господина Дюринга соверешенно лопается терпение, ибо Фурье "обнаружил все элементы безумия... идеи, которые можно встретить скорее всего в сумасшедшем доме... самые дикие бредни... порождения безумия... Невыразимо ограниченный Фурье", эта "детская головка", этот "идиот", к тому же даже не социалист: его фаланстер вовсе не представляет собой элемента рационального социализма, а "сфабрикованную по шаблону обычной торговли карикатуру". И наконец: "Для кого этих выходок" (Фурье против Ньютона) "недостаточно, чтобы убедиться, что в имени Фурье и во всем фурьеризме истину представляет только первый слог" (fou - сумас-шедший), "тот должен быть зачислен сам в какую-нибудь категорию идиотов". Наконец, у Роберта Оуэна "были такие плоские и скудные идеи... его столь грубое в вопросе морали мышление... некоторые спутанные, искаженные общие места... бессмысленная и грубая концепция... Ход мыслей Оуэна не заслуживает того, чтобы подвергать его сколько-нибудь серьезной критике... его тщеславие" и т. д. Таким образом, если господин Дюринг с необычайным остроумием характеризует утопистов по их именам: Сен-Симон-saint (святой), Фурье-fou (сумасшедший), Анфантен - enfant (детский), то ему остается только прибавить: Оуен - о weh! (о горе!), чтобы в четырех словах отделаться от одного из важнейших периодов в истории социализма, а кто в этом со-мневается, "тот должен быть зачислен сам в какую-нибудь категорию идиотов".
Из дюринговских отзывов о позднейших социалистах мы, ради краткости, приведем лишь следующие суждения о Лассале и Марксе:
Лассаль: "Педантически-крохоборские попытки популяризации… дебри схоластики... чудовищная смесь из общих теорий и мелочного вздора… лишенное смысла и формы гегелевское суеверие... отпугивающий пример… собственная ограниченность... важничанье ненужнейшим хламом... наш иудейский герой... памфлетчик... ординарен... внутренняя бессодержательность жизне- и миросозерцания".
Маркс: "Узость воззрений... его работы и труды сами по себе, т.е. рассматриваемые чисто теоретически, не представляют длительного значения для нашей области (критической истории социализма),
32 АНТИ-ДЮРВНГ. -ВВЕДЕНИЕ
а для общей истории духовных направлений они являются, в лучшем случае, симптомами влияния одной ветви новейшей сектантской схоластики... бессилие концентрирующих и упорядочивающих способностей... бесформенность мыслей и стиля, лишенные достоинства аллюры языка... англизированное тщеславие... одураченье... пустые взгляды, являющиеся на деле только ублюдками исторической и логической фантастики... вводящие в заблуждение обороты... личное тщеславие... гнусное манерничанье... омерзителная... беллетристическая болтовня... китайская ученостъ... философская и научная отсталость"...
И так далее, и так далее - ибо и эти отрывки лишь небольшой букетец из дюрингова цветника. Разумеется, мы пока еще не поднимаем вопроса, не представляют ли окончательных истин в последней инстанции и эти милые ругательства, которые не должны были бы позволить господину Дюрингу - при некоторой воспитанности - находить что бы то ни 6ыло гнусным и омерзительным. Точно так же мы - пока - не позволим себе еще усомниться в их "основательности", так как в противном случае нам, может быть, запретят даже отыскать категорию идиотов, к которой мы принадлежим. Но мы сочли своим долгом, с одной стороны, привести пример того, что господин Дюринг называет образцом серьезного и в полном смысле слова скромного способа выражения", а с другой стороны, установить, что господин Дюринг так же твердо убежден в негодности своих предшественников, как в своей собственной непогрешимости. А затем мы умолкаем, преисполненные глубочайшего благоговения к самому мощному гению всех времен, если, конечно, все обстоит именно так.

Комментариев нет:

работы
конспекты
определения
заметки на полях